Везде
Social Optimism of Russians in a Crisis: Results of a Longitudinal Study
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Social Optimism of Russians in a Crisis: Results of a Longitudinal Study
Annotation
PII
S020595920026152-3-1
DOI
10.31857/S020595920026152-3
Publication type
Article
Status
Published
Authors
T. Nestik 
Occupation: head of the laboratory of social and economic psychology
Affiliation: Federal State-financed Establishment of Science, Institute of Psychology RAS
Address: Moscow, Yaroslavskaya str., 13
Edition
Volume 44 Issue 3
Pages
5-17
Abstract

The article considers the main approaches to the study of social optimism as a socio-psychological phenomenon, highlights its theoretical structure and functions. The results of a longitudinal empirical study conducted among adult Russians (N = 664, six measurements) from March 3 to December 26, 2022 and aimed at identifying the socio-psychological antecedents of the stability of social optimism in the conditions of crisis are presented. It is shown that social optimism is directly related to personal characteristics that underlie the resilience: self-efficacy, perceived control, dispositional optimism, positive reframing and seeking emotional support in a critical situation. The study reveals that perceived control increases the stability of the individual's social optimism in a crisis. The higher the social well-being of the individual, the belief in his ability to contribute to the development of society, the more stable is social optimism. The hypothesis is confirmed that social optimism is enhanced by socio-psychological characteristics that facilitate the consolidation of efforts for a joint response to the challenges of the crisis: civic identity; perceived social support; empathy for others affected by the war; generalized trust; trust in civil society institutions; as well as political self-efficacy, that is, the belief in the ability to influence political decisions made in the country. On the contrary, social optimism is negatively associated with belief in a dangerous world, social cynicism, and a conspiracy worldview. The main contribution to the stability of social optimism is made by collective political self-efficacy, while social cynicism accelerates its decline. The results of the study made it possible to suggest the existence of two complementary mechanisms for maintaining social optimism: through strengthening civic identification and the importance of the collective future for the individual (this role is played by moral foundations of respect for authority, loyalty to one’s group and sanctity) and through empathy and strengthening the importance of mutual assistance in a crisis (under the influence of "individualizing" moral foundations of caring for people and fairness).

Keywords
social psychology, social optimism, collective self-efficacy, positive illusions, civic identity, social system justification, institutional trust, psychological well-being, moral foundations
Acknowledgment
The study was carried out within the framework of the project “Socio-Psychological Factors in Constructing the Image of the Future of Russia by Different Generations of Russians in Crisis Conditions” (№ 0138-2022-0010).
Date of publication
28.06.2023
Number of purchasers
12
Views
767
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for all issues for 2023
Services benefits
4590 RUB / 91.0 SU
1 В общественных науках социальный оптимизм часто рассматривается как одна из характеристик социального настроения — доминантной характеристики общественного сознания и готовности его реализовать на практике с определенной ценностной установкой [12]. Социальный оптимизм считается индикатором реализации основных социальных потребностей, измеряя его как уверенность респондентов в том, что ситуация в стране будет улучшаться, что страна движется в правильном направлении [1].
2 В психологической литературе социальный оптимизм понимается прежде всего как генерализованное ожидание благополучного преодоления тех или иных конкретных социальных проблем в будущем: преступности, коррупции, социального неравенства, экономических кризисов и подверженности катастрофам [3; 27]. Он может измеряться и как оценка контролируемости негативных событий, а также вероятности социальных кризисов и техногенных катастроф [21]. Известно, что социальный оптимизм как правило ниже, чем диспозиционный оптимизм личности, что принято связывать с низкой оценкой контролируемости коллективного будущего [26].
3 Собственно социально-психологический подход к изучению социального оптимизма опирается на концепцию коллективной самоэффективности — убеждения членов группы в способности совместными усилиями организовать и реализовать действия, необходимые для достижения тех или иных целей [14; 22; 23]. Именно надежду на благополучное будущее и веру в способность общества справляться с трудностями можно рассматривать в качестве основных психологических компонентов социального оптимизма [20; 22].
4 Являясь характеристикой коллективного образа будущего [5; 7], социальный оптимизм выполняет ряд психологических функций, важнейшими среди которых являются инструментальная (облегчение постановки коллективных целей и решения проблем в совместной деятельности), сплачивающая (поддержание доверия и взаимопомощи членов группы друг к другу) и защитная (защита позитивной групповой идентичности и психологического благополучия членов группы, проявляющаяся в нереалистических позитивных ожиданиях).
5 В условиях кризиса защитная функция социального оптимизма усиливается, о чем говорят проведенные нами ранее исследования. В частности, нами было проведено лонгитюдное онлайн-исследование с двумя срезами 24 марта 2021 г. и 26 августа 2022 г., в котором приняли участие взрослые россияне (N = 812, 45% — мужчины, 55% — женщины; Mвозр = 43.5; SD = 12). Помимо прочих методик в анкету были включены шкала социального оптимизма Т.А. Нестика (см. ниже) и шкала субъективного счастья С. Любомирски в адаптации Е.Н. Осина и Д.Н. Леонтьева. Анализ значимых различий с использованием критерия Вилкоксона показал, что субъективное счастье снизилось (март 2021 г.: M = 4.71; SD = 1.31; август 2022 г.: M = 4.52; SD = 1.32; Z = -5.37; p 
6 Динамика индивидуального оптимизма неоднократно изучалась в разных контекстах [см., например: 15; 18], однако лонгитюдных исследований, специально направленных на изучение социального оптимизма, насколько нам известно, ранее не проводилось. Особый интерес в этой связи представляют изменения социального оптимизма в условиях кризиса, так как прояснение социально-психологических факторов, обуславливающих его сохранение вопреки нарастанию социальных проблем, может помочь не только при разработке программ психологической поддержки граждан в нынешних условиях, но и при поиске ответа общества на другие природные и антропогенные угрозы — эпидемиологические, технологические и климатические.
7 Цель проведенного нами лонгитюдного исследования состояла в том, чтобы выявить социально-психологические предпосылки устойчивости социального оптимизма в условиях военных действий и экономического кризиса. В ходе исследования проверялись несколько гипотез.
8 Во-первых, мы предположили, что социальный оптимизм будет поддерживаться характеристиками, лежащими в основе жизнеспособности личности: самоэффективностью, диспозиционным оптимизмом, опорой на позитивное переосмысление и обращением за эмоциональной поддержкой. Во-вторых, мы предположили, что социальный оптимизм в условиях кризиса будет более устойчивым у респондентов, характеризующихся первоначально более высоким уровнем психологического благополучия. В-третьих, мы исходили из гипотезы о том, что социальный оптимизм будет поддерживаться социально-психологическими характеристиками, облегчающими консолидацию усилий для совместного ответа на вызовы кризиса: гражданской идентичностью; воспринимаемой социальной поддержкой; сопереживанием; генерализованным доверием; доверием к институтам гражданского общества; а также верой в способность индивидуальными или совместными усилиями повлиять на принимаемые в стране политические решения. Напротив, мы ожидали, что социальный оптимизм будут быстрее утрачивать респонденты, характеризующиеся верой в опасный мир, социальным цинизмом и конспирологическим мировоззрением. В-четвертых, мы предположили, что социальный оптимизм будет поддерживаться “эффектами сплочения вокруг флага”, то есть солидаризацией вокруг руководства страны перед лицом внешней угрозы: доверием к федеральной власти, поддержкой специальной военной операции, нетерпимостью к критике своей страны, авторитаризмом правого толка, оправданием социальной системы (верой в справедливое устройство российского общества). Напротив, мы ожидали, что негативное отношение к политической элите будет ускорять снижение социального оптимизма. Наконец, было выдвинуто предположение о том, что возраст, а также объем экономических и символических ресурсов (уровень доходов и образование) будут замедлять его снижение в условиях кризиса.
9

МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ
10 Выборка. Лонгитюдное исследование проводилось с марта по декабрь 2022 г. с привлечением онлайн-панели Анкетолог и включало шесть срезов: 1) 3–4 марта (N = 1729); 2) 5–6 апреля (N = 930); 3) 30–31 мая (N = 907); 4) 5–6 октября (N = 976); 5) 30–31 ноября (N = 608); 6) 24–26 декабря (N = 775). Каждый раз участникам панели по электронной почте рассылалось приглашение принять участие в мониторинге психологического благополучия россиян на основаниях информированного согласия и гарантированной анонимности, при этом за участие в исследовании выплачивалось небольшое вознаграждение.
11 Во избежание ошибки II-го рода с помощью модуля Jpower программы Jamovi v.2.3.21 было определено минимальное количество респондентов в связанных выборках: для выявления эффектов масштаба δ ≥ 0.2 со статистической мощностью 0.8 на основании двустороннего критерия и при значимости ошибки I-го рода α = 0.05 нам потребовалось бы 199 испытуемых. Для статистического анализа были отобраны взрослые россияне, принявшие участие как минимум в трех волнах нашего исследования (обязательно — в первой, второй и четвертой) и проживающие в Российской Федерации по состоянию на октябрь 2022 г. Выбор этих критериев включения в выборку объяснялся тем, что первый и второй срезы пришлись на первые 40 дней с начала спецоперации и позволили зафиксировать реакцию на исторический поворот, произошедший в жизни страны и мира, тогда как срез №4 был сделан через 14 дней после второго переломного для россиян события 2022 г. — объявления частичной военной мобилизации. Таким образом, в итоговую выборку были включены 664 взрослых от 18 до 85 лет (50.2% (N = 333) — мужчины; 49.8% (N = 331) — женщины; Mвозр = 44.4; SD = 10.8). Из них 459 человек участвовали в третьем срезе, 386 — в пятом срезе и 489 — в шестом срезе. При обработке пропущенных значений использовался метод максимального правдоподобия при полной информации [13]. По состоянию на октябрь 2022 г. среди отобранных нами 664 россиян 27.6% проживали в Москве или Санкт-Петербурге, 28.5% — в городах-миллионниках, 14.3% — в городах с численностью жителей от 500 тыс. до 1 млн., 12.3% — в городах с численностью жителей от 250 тыс. до 500 тыс., 6.6% — в городах с менее 100 тыс. жителей, а 3.5% — в селах и поселках. Лишь 30% отметили, что под влиянием СВО и санкций их жизнь никак не изменилась. Остальные признали, что им пришлось изменить привычный образ жизни (24%), отказаться от приобретения дорогих товаров (43%), отказаться от планов, таких как ремонт, переезд или получение образования (28%); причем у 25% существенно сократился доход семьи, а 4% потеряли работу или источник дохода.
12 Инструментарий исследования. Для оценки социального оптимизма использовалась шкала, при разработке которой мы опирались на наши теоретические представления о социальном оптимизме как о феномене, включающем в себя генерализованное ожидание позитивных социальных изменений и оценку способности своей группы к преодолению трудностей. Методика состоит из пяти утверждений, степень согласия с которыми респондентам предлагается оценить по 5-балльной шкале: “Я уверен(-а), что россияне смогут изменить жизнь в стране к лучшему”, “Наши дети будут жить лучше нас”, “Российское общество сможет решить большинство проблем, которые сегодня волнуют жителей нашей страны”, “В ближайшие 3–4 года уровень социального неравенства в нашей стране снизится”, “В ближайшие 3–4 года уровень коррупции в нашей стране снизится”. Апробация шкалы была проведена на выборке взрослых россиян в 2021 г. (N = 1002; 45% — мужчины, 55% — женщины; Mвозр = 38.7; SD = 12.6). Конфирматорный факторный анализ показал высокую пригодность двухфакторной модели с ковариацией ошибок пунктов 1 и 3 (2 = 4.58; DF = 3; p = 0.205; CFI = 0.999; TLI = 0.998; SRMR = 0.006; RMSEA = 0.023 [0; 0.062]). Веса всех переменных, которые входят в соответствующие факторы, значимы на уровне p 
13 Для измерения субъективного благополучия использовались скрининговые шкалы депрессии и тревоги (PHQ-2 и GAD-2); опросник “Спектр психологического здоровья” К. Киза в адаптации Е.Н. Осина и Д.Н. Леонтьева; шкала тревоги по поводу будущего З. Залеского [9]. Для измерения стратегий совладания в опросник была включена краткая версия методики “Опросник совладания со стрессом” в адаптации Е.И. Рассказовой. Также в анкету первого среза был включен тест диспозиционного оптимизма в адаптации Т.О. Гордеевой, О.А. Сычева и Е.Н. Осина.
14 Для измерения общей самоэффективности в условиях кризиса использовалась 5-балльная шкала из двух пунктов (пример: “Я знаю, что смогу успешно пройти через эти трудные времена, связанные с войной и санкциями, наложенными на нашу страну”;  = 0.931). Для измерения воспринимаемой социальной поддержки и сопереживания людям, пострадавшим в ходе СВО, также использовались 5-балльные шкалы ( = 0.858 и  = 0.772).
15 Для измерения социально-психологических характеристик личности использовались 5-балльные скрининговые шкалы гражданской идентичности, генерализованного доверия, доверия государству и институтам гражданского общества [6]; модифицированные для массовых опросов 5-балльные сверхкраткие варианты шкал “Общая вера в справедливый мир” К. Дальберт в адаптации С.К. Нартовой-Бочавер ( = 0.742); шкал социальных верований Дж. Даккита в адаптации Д.С. Григорьева; “Опросник моральных оснований” Дж. Грэхема и Дж. Хайдта [10]; шкала политического и культурного патриотизма, шкала некритичного отношения к своей стране О.А. Гулевич; шкала социального цинизма, т.е. веры в то, что большинство людей готовы солгать, пользуются другими и нарушают правила [2]; 10-балльный опросник конспирологического мировоззрения М. Брудера ( = 0.837); сверхкраткая 5-балльная шкала оправдания социальной системы в адаптации Е.Р. Агадуллиной ( = 0.760), шкала воспринимаемой индивидуальной и коллективной политической самоэффективности И. Сариевой, а также субшкала антиэлитизма из опросника популизма А. Шульц.
16 Для анализа данных нами был использован метод анализа латентных изменений (Latent Growth Modeling) [17]. Анализ проводился с использованием программы Amos v.26. Простая модель латентных изменений состоит из двух латентных переменных — Incept (“начало”, указывающее на выраженность переменной в начале измерений) и Slope (“наклон”, отражающий направленность и скорость изменений переменной). Нагрузки “начала” в наблюдаемых переменных во всех срезах лонгитюда были установлены на 1. Нагрузка “наклона” при первом срезе лонгитюда была установлена на 0, тогда как нагрузка при последнем срезе была зафиксирована на 1. Поскольку у нас не было каких-либо гипотез относительно вида кривой изменений, нагрузки остальных случаев измерения были освобождены. Оценка пригодности модели проводилась по трем показателям, рекомендуемым для такого рода исследований [25]: 2 (его значимость сама по себе мало информативна, учитывая неслучайный характер выборки), CFA (сравнительный индекс согласия, должен быть не ниже 0.9) и RMSEA (корень квадрата ошибки аппроксимации, хорошими считаются показатели, не превышающие 0.05, а приемлемыми — показатели не выше 0.09).
17 РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
18 Использование анализа повторных измерений ANOVA с помощью непараметрического критерия Фридмана позволяет говорить о наличии изменений в уровне социального оптимизма (2 = 61.127; df = 5; p 
19 Таблица 1. Описательные статистики шкалы социального оптимизма в шести срезах лонгитюда (N = 664)
Переменные M SD Асимметрия (S.E.) Эксцесс (S.E.)
Социальный оптимизм (4 марта) 3.03 1.03 -0.143 (0.095) -0.617 (0.189)
Социальный оптимизм (6 апреля) 2.93 1.04 -0.039 (0.095) -0.639 (0.189)
Социальный оптимизм (31 мая) 3.06 1.01 -0.114 (0.114) -0.485 (0.227)
Социальный оптимизм (6 октября) 2.91 1.02 0.033 (0.095) -0.575 (0.189)
Социальный оптимизм (31 ноября) 2.92 0.97 -0.114 (0.104) -0.568 (0.208)
Социальный оптимизм (26 декабря) 2.95 0.99 -0.073 (0.111) -0.617 (0.221)
20 Простая модель латентных изменений (рис. 1) продемонстрировала приемлемую пригодность (см. табл. 2). Значимость средних начала и наклона, а также отрицательное среднее значение наклона (M = -0.114***; SE = 0.030) позволяют сделать вывод о том, что в интервале с марта по декабрь 2022 г. уровень социального оптимизма среди участников нашего исследования снижался. Значимость дисперсии начала показывает, что в начале марта наши респонденты различались между собой по уровню социального оптимизма, а значимость дисперсии наклона говорит о том, что степень снижения социального оптимизма в последующие месяцы была различна для разных испытуемых. Наконец, отрицательная корреляция между началом и наклоном (R = -0.364***) говорит о том, что чем выше был социальный оптимизм в начале марта 2022 г., тем быстрее он снижался в последующие месяцы. Изменение нагрузок наклона в шести срезах лонгитюда показывает, что скорость снижения социального оптимизма быстрее всего росла между 4 марта и 6 апреля ( = 0.240***), а затем — между 31 мая ( = 0.290***) и 6 октября ( = 0.445***), что может быть связано с осознанием последствий СВО и введенных в марте санкций, а затем — с начавшейся в конце сентября частичной военной мобилизацией.
21

22 Рис. 1. Простая модель латентных изменений уровня социального оптимизма
23 Таблица 2. Средние значения, дисперсии и ковариация показателей социального оптимизма в шести срезах лонгитюда
Латентные переменные Значение Стандартное отклонение Значимость (p)
Средние
Начало (INCEPT) 3.021 0.040 < 0.001
Наклон (SLOPE) -0.114 0.030 < 0.001
Дисперсия
Начало (INCEPT) 0.906 0.059 < 0.001
Наклон (SLOPE) 0.253 0.040 < 0.001
Ковариация
Начало (INCEPT) <–> Наклон (SLOPE) -0.174 0.035 < 0.001
Показатели соответствия модели эмпирическим данным
2 = 65.807; df = 17; p < 0.001; TLI = 0.982; CFA = 0.985; RMSEA = 0.066, 90% CI [0.049; 0.083]
24 На втором этапе нами были построены несколько моделей, позволяющих оценить вклад социально-демографических и личностных характеристик в динамику уровня социального оптимизма. Все модели оказались пригодными по двум из трех критериев соответствия эмпирическим данным, дисперсии всех переменных значимы на уровне p 
25

26 Рис. 2. Модель латентных изменений уровня социального оптимизма с воспринимаемой индивидуальной политической самоэффективностью в качестве предиктора начала и наклона
27 Как видно из табл. 3, стабилизирующее влияние на социальный оптимизм оказывают социальное благополучие, значимость либеральных и консервативных моральных оснований, сопереживание, гражданская идентичность, доверие к социальным институтам и в наибольшей степени — субъективный контроль и воспринимаемая политическая самоэффективность. Социальный цинизм и антиэлитные установки усиливали скорость снижения социального оптимизма. Среди социально-демографических характеристик на динамику социального оптимизма влиял только пол респондентов: женщины быстрее утрачивали социальный оптимизм, чем мужчины.
28 Все остальные рассмотренные нами индивидуально-психологические переменные ослабляют или усиливают изначальный уровень социального оптимизма, но не сказываются на его последующей динамике.
29 Таблица 3. Показатели пригодности моделей и вклад потенциальных предикторов в латентные факторы начала и наклона динамики социального оптимизма
Предикторы 2 (df) CFI RMSEA, 90% CI Вклад предиктора в Intercept () Вклад предиктора в Slope ()
Уровень депрессии (PHQ-2) 71.811 (21) .985 .060 [.045;.076] -.330*** .016
Уровень тревоги (GAD-2) 68.546 (21) .986 .058 [.043;.074] -.244*** .021
Тревога по поводу собственного будущего 66.509 (21) .987 .057 [.042;.073] -.566*** .097
Страхи по поводу последствий СВО и экономических санкций 70.565 (21) .985 .060 [.045;.075] -.435*** .049
Эмоциональное благополучие (счастье, удовлетворенность жизнью, интерес к ней) 68.672 (21) .986 .059 [.043;.074] .334*** -.008
Социальное благополучие (оценка своего вклада в общество, ощущение принадлежности, позитивная направленность развития общества) 72.551 (21) .985 .061 [.046;.076] .560*** -.180**
Психологическое благополучие (принятие себя, способность справляться с потоком задач, позитивные отношения, личностный рост) 72.424 (21) .985 .061 [.046;.076] .407*** -.077
Позитивное переформулирование как стратегия совладания 66.630 (21) .986 .057 [.042;.073] .299*** -.083
Использование эмоциональной поддержки как стратегия совладания 71.015 (21) .985 .060 [.045;.076] -.090* -.006
Диспозиционный оптимизм 80.265 (21) .983 .065 [.050;.081] .596*** -.046
Генерализованное доверие 79.630 (21) .983 .065 [.050;.080] .430*** -.045
Этика автономии (MFQ): ориентация на индивидуализирующие моральные основания заботы о людях и справедливости 70.054 (21) .985 .059 [.044;.075] .050 -.142**
Этика сообщества (MFQ): ориентация на консервативные моральные основания уважения к власти, лояльности своей группе, чистоты и святости 70.054 (21) .986 .059 [.044;.075] .461*** -.132*
Вера в опасный мир 70.265 (21) .985 .059 [.044;.075] -.399*** .101
Вера в справедливость мира 76.765 (21) .984 .063 [.048;.079] .530*** -.019
Конспирологическое мировоззрение 72.294 (21) .985 .058 [.043;.074] -.301*** .085
Социальный цинизм 67.755 (21) .986 .072 [.057;.086] -.343*** .127*
Воспринимаемая социальная поддержка в условиях кризиса 66.229 (21) .987 .057 [.042;.073] .434*** -.133*
Самоэффективность в условиях кризиса 71.518 (21) .986 .060 [.045;.076] .550*** -.105
Субъективный контроль: оценка зависимости своего будущего через 5 лет от собственных усилий 69.821 (21) .985 .059 [.044;.075] .409*** -.181**
Воспринимаемая предсказуемость собственного будущего через 5 лет 68.465 (21) .986 .058 [.043;.074] .474*** -.071
Доверие к институтам гражданского общества: бизнесу, массовым общественным организациям, благотворительным фондам 70.006 (21) .986 .059 [.044;.075] .589*** -.195***
Доверие к федеральной власти: Президенту, Правительству, Госдуме, официальным СМИ 77.363 (21) .985 .064 [.049;.079] .805*** -.234***
Оправдание социальной системы: вера в справедливое устройство российского общества 68.015 (21) .988 .058 [.043;.074] .837*** -.248***
Поддержка специальной военной операции в Украине 75.318 (21) .985 .062 [.048;.078] .598*** -.088
Сопереживание к пострадавшим во время военного конфликта в Украине 69.794 (21) .985 .059 [.044;.075] .154*** -.188**
Гражданская идентичность 72.079 (21) .986 .061 [.046;.076] .665*** -.168**
Культурный патриотизм (гордость историей и культурой своей страны) 72.943 (21) .985 .061 [.046;.077] .568*** -.064
Некритичное отношение к стране (убеждение в недопустимости критики своей страны) 76.796 (21) .984 .063 [.048;.079] .537*** -.072
Авторитаризм правого толка 76.976 (21) .984 .063 [.049;.079] .497*** -.058
Антиэлитизм: негативное отношение к политической элите (субшкала популизма) 70.175 (21) .986 .059 [.044;.075] -.571*** .144*
Воспринимаемая индивидуальная политическая самоэффективность 70.721 (21) .986 .060 [.045;.075] .706*** -.305***
Воспринимаемая коллективная политическая самоэффективность 76.102 (21) .985 .061 [.046;.076] .728*** -.475***
Пол 70.888 (21) .985 .060 [.045;.075] -.128*** .134*
Возраст 74.278 (21) .984 .062 [.047;.077] .123** .015
Уровень доходов 68.993 (21) .985 .059 [.044;.074] .147*** .028
Уровень образования 69.327 (21) .985 .059 [.044;.075] -.140*** .029
Примечание. *** — p < 0,001; ** — p < 0,01; * — p < 0,05; df — степени свободы; CFI — comparative fit index (сравнительный индекс согласия); RMSEA — root mean square error of approximation (корень квадрата ошибки аппроксимации); все предикторы измерялись во время первого среза 3–4 марта 2022 г.
30 На третьем шаге анализа нами были построены несколько путевых моделей, в которых были объединены выявленные нами на предыдущем этапе предикторы наклона. Введение одних переменных ослабляло или полностью нивелировало эффекты других, что привело к сокращению числа рассматриваемых предикторов в модели. Наибольшее соответствие эмпирическим данным продемонстрировала модель, представленная на рис. 3 (2 = 190.680; df = 46; p 
31

32 Рис. 3. Предикторы начала и наклона динамики социального оптимизма (путевая модель)
33 ОБСУЖДЕНИЕ ПОЛУЧЕННЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ
34 В целом полученные нами результаты хорошо согласуются с данными проведенных ранее исследований. Так, ранее мы обнаружили связь социального оптимизма с верой личности в собственные силы [7]. В данном исследовании эта связь впервые подтверждена на основе лонгитюдных данных: социальный оптимизм более устойчив среди респондентов, которые верят в то, что их будущее в среднесрочной перспективе зависит от их усилий. Из предшествующих исследований мы знаем, что даже нереалистичный оптимизм может играть конструктивную роль в совладании и связан с субъективным контролем [19].
35 Известно, что социальный оптимизм тесно связан с доверием к социальным институтам [7; 8; 11]. В нашем исследовании доверие к федеральной власти и к институтам гражданского общества не только усиливало первоначальный уровень социального оптимизма, но и поддерживало его в последующие месяцы. Это может объясняться тем, что вера в благополучное преодоление обществом стоящих перед ним трудностей основывается на оценке способности граждан и государства добиваться успехов с помощью спланированных, организованных “снизу” или “сверху” действий.
36 Выявленная нами стабилизирующая роль доверия к власти и оправдания социальной системы может быть связана с эффектом “сплочения вокруг флага” в условиях трудноконтролируемой угрозы [4; 24]. Иными словами, доверие к власти и вера в справедливое устройство общества могут облегчать опору на позитивный образ коллективного будущего как компенсаторный механизм защиты позитивной групповой идентичности при наличии образа внешнего врага.
37 Важным результатом исследования стали данные, указывающие на то, что устойчивость социального оптимизма поддерживается одновременно либеральными и консервативными моральными основаниями [10]. Ориентация на консервативные моральные основания уважения к власти, лояльности своей группе и святости усиливает групповую идентификацию и тем самым повышает значимость коллективного будущего для личности. Ориентация на “индивидуализирующие” моральные основания заботы о людях и справедливости может ослаблять групповую идентификацию, но при этом усиливать готовность к сопереживанию и значимость взаимопомощи. Именно этим, на наш взгляд, может объясняться стабилизирующее влияние либеральных моральных оснований на социальный оптимизм при том, что первоначальный его уровень от них не зависел. При этом, как мы и ожидали, социальный оптимизм снижался быстрее у респондентов, характеризующихся социальным цинизмом, затрудняющим обращение за помощью. На ценность взаимопомощи как основание социального оптимизма указывает и то, что его уровень на протяжении 2022 года был устойчивее у респондентов, которые были более склонны к сопереживанию жертвам российско-украинского конфликта, а также выше оценивали социальную поддержку — наличие людей, на которых можно положиться в условиях кризиса. Эти данные хорошо согласуются также с результатами наших исследований, проведенных в период пандемии и показавших, что выраженность эмпатии усиливает долгосрочную ориентацию личности [7; 8].
38 Тем не менее нами не было обнаружено связи между скоростью изменений социального оптимизма и политическими верованиями: верой в опасный мир, верой в справедливость мира и конспирологическим мировоззрением, поддержкой СВО, культурным патриотизмом, авторитаризмом и некритичным отношением к своей стране. Можно предположить, что данные представления могут поддерживать социальный оптимизм или снижать его в зависимости от позитивной или негативной интерпретации событий, происходивших в военной, политической и социальной сферах, а также в зависимости от сочетания с другими политическими установками.
39 Мы не обнаружили связь скорости изменений уровня социального оптимизма с показателями эмоционального благополучия, диспозиционным оптимизмом, а также со стратегиями совладания. Изучение реакции людей на природные бедствия показывает, что нереалистический пессимизм может сменяться нереалистическим оптимизмом [16], так что можно предположить, что отсутствие немедленных эффектов от наложенных санкций на фоне первоначальных панических настроений и выраженной тревожно-депрессивной симптоматики могло провоцировать завышенные ожидания в период весны и лета 2022 г. Отсутствие связи стратегий копинга со скоростью изменения социального оптимизма может объясняться тем, что они задействуются в начале кризиса, их роль ослабевает по мере привыкания к ситуации неопределенности.
40 ЗАКЛЮЧЕНИЕ
41 Результаты исследования позволяют выдвинуть предположение о существовании двух дополняющих друг друга механизмов поддержания социального оптимизма: через усиление гражданской идентификации и значимости коллективного будущего для личности (эту роль выполняет ориентация на консервативные моральные основания уважения к власти, лояльности своей группе и святости) и через сопереживание и усиление значимости взаимопомощи в условиях кризиса (под влиянием “индивидуализирующих” моральных оснований заботы о людях и справедливости).
42 В целом наше исследование позволяет сделать вывод о том, что для поддержки социального оптимизма в условиях кризиса необходимы меры, направленные на укрепление уверенности граждан в своей способности влиять на собственное настоящее и будущее, ценностей сопереживания и взаимной поддержки, а также доверия к социальным институтам.

References

1. Goncharov S. Ozhidanija ot budushhego: vzgljady optimistov i pessimistov [Jelektronnyj resurs]. Levada-centr. 2020. 24 nojabrja. URL: https://www.levada.ru/2020/11/24/ozhidaniya-ot-budushhego-vzglyady-optimistov-i-pessimistov (data obrashhenija: 22.11.2022) (In Russian)

2. Gulevich O., Krivoshhekov V., Shmygaleva S. Politicheskij cinizm: russkojazychnaja shkala dlja izmerenija negativnogo otnoshenija k politikam. Psihologicheskie issledovanija. 2020. V. 13. № 73. (In Russian)

3. Doncov A.I., Zelenev I.A. O svjazi kategorizacii social'nogo okruzhenija (“svoih”, “chuzhdyh”, “inyh”) s optimizmom/pessimizmom u rossijan. Razvitie lichnosti. 2010. № 1. P. 134–150. (In Russian)

4. Kazun A.D. Jeffekt “rally around the flag”. Kak i pochemu rastet podderzhka vlasti vo vremja tragedij i mezhdunarodnyh konfliktov?. Polis. Politicheskie issledovanija. 2017. № 1. P. 136–146. (In Russian)

5. Nestik T.A. Kollektivnyj obraz budushhego: social'no-psihologicheskie aspekty prognozirovanija. Voprosy psihologii. 2014. № 1. P. 3–13. (In Russian)

6. Nestik T.A. Cocial'no-psihologicheskie predposylki i tipy dolgosrochnoj orientacii: rezul'taty jempiricheskogo issledovanija // Psikhologicheskii zhurnal. 2021. V. 42. № 4. P. 28–39. (In Russian)

7. Nestik T.A. Obraz budushhego, social'nyj optimizm i dolgosrochnaja orientacija rossijan: social'no-psihologicheskij analiz. SocioDigger. 2021. V. 2. № 9(14): Gorizonty budushhego. P. 6–48. (In Russian)

8. Nestik T.A. Perezhivanie jepidemiologicheskoj ugrozy rossijanami kak social'no-psihologicheskij fenomen: rezul'taty serii jempiricheskih issledovanij. Vlijanie pandemii na lichnost' i obshhestvo: psihologicheskie mehanizmy i posledstvija. Eds. T.A. Nestik, A.L. Zhuravlev, A.E. Vorob'eva. Moscow: Izd-vo “Institut psihologii RAN”, 2021. P. 19–125. (In Russian)

9. Nestik T.A., Zhuravlev A.L. Psihologija global'nyh riskov. Moscow: Izd-vo “Institut psihologii RAN”, 2018. (In Russian)

10. Sychev O.A., Protasova I.N., Belousov K.I. Diagnostika moral'nyh osnovanij: aprobacija russkojazychnoj versii oprosnika MFQ. Rossijskij psihologicheskij zhurnal. 2018. V. 15. № 3. P. 88–115. (In Russian)

11. Temnickij A.L. Sociokul'turnye faktory optimizma sovremennoj molodezhi Rossii // Sociologicheskaja nauka i social'naja praktika. 2016. V. 4. № 4. P. 19–35. (In Russian)

12. Toshhenko Zh.T. Social'noe nastroenie — fenomen sovremennoj sociologicheskoj teorii i praktiki. Sociologicheskie issledovanija. 1998. № 1. P. 21–34. (In Russian)

13. Arbuckle J.L. Full information estimation in the presence of incomplete data. Advanced Structural Equation Modeling: Issues and Techniques. Eds. G.A. Marcoulides, R.R. Schumacker. Mahwah, NJ, USA: Lawrence Erlbaum Associate, 1996.

14. Bandura A. Exercise of human agency through collective efficacy. Current Directions in Psychological Science. 2000. V. 9. № 3. P. 75–78.

15. Birkeland M.S., Blix I., Solberg Ø., Heir T. Does optimism act as a buffer against posttraumatic stress over time? A longitudinal study of the protective role of optimism after the 2011 Oslo bombing. Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy. 2017. V. 9. № 2. P. 207–213.

16. Burger J.M., Palmer M.L. Changes in and generalization of unrealistic optimism following experiences with stressful events: reactions to the 1989 California earthquake. Personality and Social Psychology Bulletin. 1992. V. 18. № 2. P. 39–43.

17. Duncan T.E., Duncan S.C. An introduction to latent growth curve modeling. Behavior Therapy. 2004. V. 35. № 2. P. 333–363.

18. Izydorczak K., Antoniuk K., Kulesza W., Muniak P., Doliński D. Temporal aspects of unrealistic optimism and robustness of this bias: A longitudinal study in the context of the COVID-19 pandemic. PLOS ONE. 2022. V. 17. № 12. P. 1–17.

19. Jefferson A., Bortolotti L., Kuzmanovic B. What is unrealistic optimism? Consciousness and Cognition. 2016. V. 50. P. 3–11.

20. Jin B., Kim Y.-C. Rainbows in society: A measure of hope for society. Asian Journal of Social Psychology. 2019. V. 22. № 1. P. 18–27.

21. Matonytė I., Morkevičius V., Lašas A., Jankauskaitė V. The perception of threats to national welfare: the impact of social optimism, self-confidence, and of social and institutional trust. Politologija. 2017. V. 85. № 1. P. 3–55.

22. Muncy J., Iyer R. The impact of the implicit theories of social optimism and social pessimism on macro attitudes towards consumption. Psychology & Marketing. 2020. V. 37. № 2. P. 216–231.

23. Pietrantoni L. Collective efficacy. Encyclopedia of Quality of Life and Well-Being Research. Ed. A.C. Michalos. Dordrecht: Springer, 2014.

24. Porat R., Tamir M., Wohl M.J., Gur T., Halperin E. Motivated emotion and the rally around the flag effect: liberals are motivated to feel collective angst (like conservatives) when faced with existential threat. Cognition and Emotion. 2019. V. 33. P. 480–491.

25. Preacher K.J. Latent growth curve models. The reviewer’s guide to quantitative methods in the social sciences. Eds. G.R. Hancock, L.M. Stapleton, R.O. Mueller. NY: Routledge, Taylor & Francis Group, 2019. P. 178–192.

26. Schweizer K., Rauch W. An investigation of the structure of the social optimism scale with respect to the dimensionality problem. Journal of Individual Differences. 2008. V. 29. № 4. P. 223–230.

27. Schweizer K., Schneider R. Social optimism as generalized expectancy of a positive outcome. Personality and Individual Differences. 1997. V. 22. P. 317–325.

Comments

No posts found

Write a review
Translate