Везде
Trolling as a Destructive Online Practice: Adolescents and Young People as Victims, Aggressors and Bystanders
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Trolling as a Destructive Online Practice: Adolescents and Young People as Victims, Aggressors and Bystanders
Annotation
PII
S020595920022780-4-1
DOI
10.31857/S020595920022780-4
Publication type
Article
Status
Published
Authors
G. Soldatova 
Occupation: professor of personality psychology department
Affiliation:
Moscow State University
Moscow Institute of Psychoanalysis
Address: Moscow, Russian Federation
E. Rasskazova
Occupation: Associate professor of clinical psychology department
Affiliation: Moscow State University
Address: Russian Federation
S. Chigarkova
Occupation: Deputy head of the social psychology department
Affiliation:
Moscow State University
Moscow Institute of Psychoanalysis
Address: Russian Federation
Edition
Volume 43 Issue 5
Pages
27-35
Abstract

Adolescents and young people, as active online users, face various forms of destructive online behavior, among which cyberaggression dominates. The widespread use of cyberaggression as a negative manifestation of digital sociality determines the interest of psychologists to study its various forms. Yet there is a lack of research on even the most common manifestations of online aggression, particularly trolling, which is an emotionally significant online practice for the younger generation. The aim is to identify the socio-psychological factors of adolescents and young people encountering trolling and to analyze, taking into account the role structure of this situation, the features of negative manifestations of digital sociality as a result of the experience of social interaction online. 1554 adolescents aged 12–17, 736 young people aged 18–30, and 1105 parents of adolescents aged 12–17 from 8 federal districts of Russia evaluated their experiences and possible reactions to trolling and also completed questionnaires measuring user activity, compliance with online and offline communication rules, Internet addiction, personality traits, tolerance, empathy, aggressiveness. Survey results reveal the role of trolling witness as the most common among adolescents and young adults, often underestimated by parents of adolescents. A higher risk of encountering trolling is typical for users with higher digital activity, especially for adolescents aged 12–13. The personal characteristics associated with trolling are less willingness to observe communication etiquette, less tolerance and conscientiousness, more aggressiveness and neuroticism. The choice of the “troll” role was associated with lower levels of agreeableness and tolerance and higher levels of aggressiveness, while the preference for an active prosocial role was associated with higher levels of empathy, tolerance, agreeableness and willingness to comply with online and offline communication.

Keywords
cyberaggression, adolescents, youth, social roles, trolling, aggression, tolerance, personality
Acknowledgment
Research was supported by the Russian Foundation for Fundamental Research, project 20-013-00857 “Socio-cultural and personal predictors of destructive and self-destructive behavior on the Internet in adolescents and youth”.
Date of publication
16.11.2022
Number of purchasers
11
Views
947
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for the issue
Services benefits
970 RUB / 16.0 SU
Additional services for all issues for 2022
Services benefits
4365 RUB / 87.0 SU
1 Коммуникация сегодня является одной из ключевых деятельностей подростков и молодежи онлайн, важной настолько, что можно говорить об общении в смешанной реальности (в которой интернет-активность дополняет широкий спектр других деятельностей офлайн, включая работу и учебу), а не об отдельном коммуникативном пространстве [8]. Особую актуальность в этом контексте обретает проблема киберагрессии и ее места в процессе цифровой социализации — как по причине все более широкой ее распространенности в структуре онлайн-рисков, так и по причине ее частого совмещения с офлайн-агрессией [7; 11].
2 Одним из видов киберагрессии, получившим широкую известность за последние десять лет, стал троллинг (trolling) [24]. Формы троллингового поведения многообразны и постоянно претерпевают трансформацию [21; 27]. Понимание троллинга в научной среде неоднозначно [16]. С одной стороны, он может восприниматься как просоциальная практика на основании преследуемых целей: привлечение внимания к проблемам, обнажение социальных конфликтов, вызов существующим устоям, призыв к исправлению или обучение. С другой стороны, наиболее часто данный феномен анализируется как антисоциальный, направленный на причинение вреда, издевку, злоупотребление информацией, обман по отношению к другим пользователям сети.
3 В рамках деструктивных онлайн-практик троллинг может определяться как девиантное, злонамеренное или антисоциальное поведение в сети с целью нарушить коммуникацию и нагнетать конфликт посредством провокационных сообщений [14; 18; 22]. В одних случаях троллинг может воплощаться в достаточно простых и грубых формах, в других — носить характер специфического изощренного искусства и мастерства [20]. Специфика троллинга зачастую выражается в отсутствии необходимости диалогической коммуникации, поскольку основой задачей тролля становится привлечение внимания для получения эмоционального отклика от окружающих [25; 28]. Среди психологических механизмов, лежащих в основе поведения тролля, исследователи выделяют психопатию [19], садизм [16; 19], энергетический вампиризм [2], ориентация на социальное доминирование [15]. Для троллей характерен более низкий уровень доброжелательности, добросовестности, честности-смирения (фактор, добавленный к Большой пятерке личностных черт в рамках модели HEXACO), более высокий уровень экстраверсии [17; 22]. Также есть данные, что для троллей присуще сочетание когнитивной эмпатии, дающей возможность предсказывать и распознавать эмоциональные переживания своих жертв, и выраженности показателей психопатии, которая позволяет манипулировать эмоциями жертв и при этом самим не испытывать негативные переживания [28].
4 Важным фокусом анализа троллинга, как и других ситуаций киберагрессии, является понимание его разветвленной ролевой структуры: агрессор-тролль, жертвы, активные участники и сторонние свидетели. В процессе цифровой социализации подрастающее поколение, особенно сензитивное к столкновению с киберагрессией, в том числе в роли наблюдателей [11], получает уникальный опыт, который может оказывать влияние на личностное развитие, формируя как просоциальные конструктивные, так и пассивные или деструктивные стратегии поведения не только в онлайн-пространстве, но и офлайн.
5 Статья представляет продолжение исследований разных видов киберагрессии [12; 13]. Цель — выявление социально-психологических факторов столкновения подростков и молодых людей с троллингом, а также анализ с учетом ролевой структуры данной ситуации особенностей негативных проявлений цифровой социальности как результата накопления опыта социального взаимодействия онлайн. Проверялись следующие гипотезы.
6
  1. В ситуации троллинга “наблюдатель” будет доминирующей ролевой позицией для всех возрастных групп, причем по мере взросления такая позиция становится все более распространенной.
7
  1. Представители всех возрастных групп, выбирающие просоциальные, агрессивные роли и роль наблюдателя в ситуации троллинга, различаются по личностным характеристикам, опыту столкновения с киберагрессией и особенностям использования интернета.
8
  1. По сравнению с наблюдателями ситуации троллинга, для пользователей, не имевших такого опыта, будут характерны более высокий уровень толерантности, меньшая агрессивность, более выраженная готовность соблюдать правила онлайн-общения.
9

МЕТОДИКА
10 Участники исследования. Данные собирались в ходе интервью в 20 крупных городах России (2018 год)1. Выборка включила 1029 подростков в возрасте от 14 до 17 лет (15.47±1.09 лет), 525 подростков в возрасте от 12 до 13 лет (12.42±0.58 лет), 736 респондентов юношеского возраста от 17 до 30 лет (23.33±3.90 лет) и 1105 родителей подростков 12–17 лет (41.21±5.63 лет). Распределение по полу было практически равномерным в группах подростков и молодых людей (в группе подростков 52.3% девочек и 47.7% мальчиков, в группе молодых людей 59.2% девушек и 40.8% юношей); в группе родителей большинство составляли матери (79.4%).
1. Авторы выражают благодарность коллегам, участвовавшим в сборе данных в Ростове-на-Дону, Волгограде, Казани, Кирове, Кемерово, Новосибирске, Магадане, Петропавловск-Камчатском, Хабаровске, Махачкале, Владикавказе, Санкт-Петербурге, Вологде, Москве, городах Московской области, Тюмени, Екатеринбурге.
11 Респонденты заполняли следующие методики:
12
  1. Опыт троллинга измерялся на основе метода виньеток, позволяющего на примере воссоздать социальный контекст ситуаций [3]. Респонденты читали описание следующей ситуации (как примера троллинга): “Соня ела в столовой суп. Коля ее сфотографировал и сделал из этого мем. Затем он опубликовал мем на странице группы класса в социальной сети. В комментариях несколько одноклассников стали обидно насмехаться, подкалывать и провоцировать Соню. Спустя несколько дней об этом все забыли”. После прочтения задавались вопросы о том, сталкивался ли человек с такой ситуацией и в какой роли (жертвы, насмешника, поддерживающего жертву или насмешника, наблюдателя). Родителей спрашивали, сталкивался ли, по их мнению, с такой ситуацией их ребенок и как, по их мнению, он реагировал.
13
  1. Для оценки частоты пользовательской активности задавались два вопроса: “Сколько времени, в среднем, вы проводите в интернете в будни/в выходные” (варианты ответа: меньше часа, 1–3 часа, 4–5 часов, 6–8 часов, 9–12 часов, больше 12 часов), показатели по которым усреднялись (α Кронбаха 0.79–0.85). Родители отвечали на эти вопросы дважды: о своей пользовательской активности и пользовательской активности их ребенка (α Кронбаха 0.62 у родителей подростков 12–13 лет и 0.66 у родителей подростков 14–17 лет). Склонность к чрезмерному использованию интернета оценивалась при помощи теста интернет-зависимости С.-Х. Чен в адаптации В.Л. Малыгина, К.А. Феклисова [6].
14
  1. Особенности общения онлайн оценивались при помощи вопросов о количестве друзей в социальных сетях и отношениях с ними (“Сколько у Вас френдов в социальной сети?” и “Сколько человек из френдов Вы знаете в реальной жизни?”, варианты ответов: “меньше 10”, “11–50”, “51–100”, …., “более 500”), а также при помощи апробированных ранее [10] девяти пунктов-правил общения (например, “Будьте вежливы со своими собеседниками”). Респондентов просили оценить по шкале Лайкерта от 1 (“Никогда”) до 5 (“Постоянно”), в какой степени они соблюдают эти правила при общении офлайн и онлайн (α Кронбаха 0.80–0.88).
15
  1. Для диагностики уровня эмпатии использовался мультифакторный опросник эмпатии М. Дэвиса [1].
16
  1. Экспресс-опросник “Индекс толерантности” [9].
17
  1. Опросник диагностики агрессии А. Басса и М. Перри [5].
18
  1. Короткий портретный опросник Большой пятерки [4].
19 Методики оценки интернет-зависимости, толерантности и эмпатии заполняли только подростки 14–17 лет, молодежь и родители.
20

РЕЗУЛЬТАТЫ
21 В ситуацию троллинга молодые люди и подростки попадают, как правило, как наблюдатели, причем группа максимального риска — старшие подростки 14–17 лет (рис.). В обеих возрастных группах один подросток из десяти сталкивался с троллингом в роли жертвы: учитывая, что эта ситуация эмоционально значимая, такие показатели распространенности следует считать высокими. Среди взрослых молодых людей эта цифра почти в два раза ниже.
22 Однако, по всей видимости, просоциальная мотивация в подростковом возрасте велика и превышает таковую у взрослых: каждый пятый подросток отметил, что не оставался пассивным наблюдателем, а поддерживал жертву троллинга. Для сравнения, среди молодых людей лишь один человек из десяти принимает на себя роль поддерживающего.
23 Вполне ожидаемо, что социально неодобряемую роль тролля и в еще большей степени роль поддерживающих троллинг подростки выбирают и/или признают крайне редко. Тем не менее, в возрасте 14–17 лет один подросток из десяти сознается, что участвовал в троллинге, поддерживая агрессора или выступая агрессором сам.
24 Родители недостаточно осведомлены о любом столкновении детей с троллингом, независимо от их роли, причем максимально они недооценивают столкновение с троллингом в роли наблюдателя и в роли поддерживающих жертву.
25

Рис. Участие в троллинге в разных социальных ролях, %.
26 Во всех возрастных группах подростки и молодые люди, сталкивавшиеся с троллингом в роли наблюдателей, по сравнению с людьми, не сталкивавшимися с троллингом, больше времени проводят онлайн (F=10.16, p
27 Для тех, кто наблюдал ситуации троллинга, по сравнению с теми, кто не сталкивался с ними, более характерны враждебность (F=7.95, p
28 В ситуации троллинга распространены активные роли, в первую очередь, за счет выбора просоциальной роли: так, 317 подростков и молодых людей во всей выборке отметили, что поддерживали жертву, и лишь 84 человека — что выступали в роли насмешников онлайн. Дисперсионный анализ, направленный на сравнение активных ролей в ситуации троллинга с пассивной ролью наблюдателя, показывает, что показатели доброжелательности (F=12.75, p
29 Отметим, что среди подростков 12–13 лет те, у кого больше френдов (эффект взаимодействия: F=6.50, p
30

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
31 Наблюдатель (свидетель) троллинга как ключевая роль онлайн. Полученные результаты подтверждают первую гипотезу: подростки и молодые люди хорошо знакомы с таким видом киберагрессии, как троллинг, в первую очередь, с позиции наблюдателя, что соответствует данным исследований [23], а также полученными нами данными о другом виде киберагрессии — флейминге [13]. Предпочтение такой ролевой позиции в различных жизненных ситуациях может оцениваться как вполне продуктивный способ получения важного социального опыта, однако в ситуации агрессии может приводить к амбивалентным эффектам. С одной стороны, выбравший пассивную позицию пользователь не выступает напрямую провокатором дальнейшего распространения агрессии. С другой стороны, такое поведение не пресекается, а наоборот — молчаливое присутствие большой аудитории наблюдателей может восприниматься троллем как поощрение и одобрение своих действий, а жертвой — как подтверждение правомерности таких действий по отношению к ней, ощущению беззащитности, одиночества, повышению фрустрации, особенно за счет ожидания возможного еще более широкого распространения информации о болезненной ситуации. Сам опыт наблюдения киберагрессии может приводить к снижению эмпатии и закреплению деструктивного поведения как новой нормы [23].
32 Социальные роли в ситуации троллинга. Как и в ситуации флейминга [13], с троллингом чаще сталкиваются люди с более выраженной пользовательской активностью и склонностью к интернет-зависимости, менее готовые соблюдать правила общения онлайн. В случае троллинга эта связь проявляется во всех возрастах. В отличие от флейминга, опыт наблюдения троллинга более характерен для тех, у кого больше личных знакомых среди френдов, чем можно объяснить тот факт, что троллинг нередко возникает в группе знакомых людей. Возможно также, что на понимание респондентами ситуации влияло содержание виньетки, где речь шла именно о знакомых людях.
33 Результаты сравнения пассивных наблюдателей и активных деятелей показывают картину, отличающуюся от ситуации флейминга [13], поскольку в ситуации троллинга просоциальная и агрессивная роли более выражены. Однако и в этом случае, как и при флейминге, люди, выбирающие роль наблюдателей, оказываются “в середине” между агрессорами и “помощниками” по показателям доброжелательности, эмпатии и толерантности, а также готовности соблюдать правила общения. Отметим, что у них максимально выражены показатели сознательности: именно это, по всей видимости, является сдерживающим фактором к проявлению непосредственной реакции онлайн. Что касается выбирающих роль агрессора, ими чаще становятся те, кто считает жизнь в целом опасной и особенно те, кто видит опасность даже дома, а также наиболее склонные к интернет-зависимости люди.
34 С нашей точки зрения, тот результат, что опыт наблюдения троллинга связан с меньшим количеством социально-психологических факторов, по сравнению с флеймингом, в частности, он не связан с личностными особенностями и связан только с декларируемой толерантностью [13], говорит в пользу предположения о формировании особой цифровой социальности, определяемой деструктивным взаимодействием в сети, которая имеет свои нюансы. Если бы связь агрессии и толерантности с опытом деструктивных онлайн-ситуаций полностью объяснялась тем, что более агрессивные и менее толерантные подростки и молодые люди сами ищут деструктивный контент, было бы закономерно ожидать, что они предпочтут более агрессивный для жертвы контент (троллинг) менее агрессивному (флеймингу). В этом случае представлялось бы закономерным, что связи толерантности и агрессивности с опытом троллинга будут более выражены, чем с опытом флейминга. Но мы получили противоположные этим предположениям результаты. На наш взгляд, их можно объяснить следующим образом. Ситуация флейминга, в которой нет “правых” и “виноватых”, как распространенный опыт деструктивных социальных онлайн-взаимодействий, участником или свидетелем которых может стать любой пользователь сети, в большей степени сказывается на формировании представлений человека о допустимых нормах и правилах поведения в онлайн-пространствах. Напротив, если молодой человек попадает в ситуацию троллинга, выбор им социальной роли определяется его социально-психологическими особенностями в большей степени, чем в ситуации флейминга.
35 Важный результат мы получили при сравнении количества френдов и личных знакомых среди френдов у представителей разных возрастных групп, выбирающих разные роли в ситуации троллинга. На наш взгляд, он характеризует “успешность” той или иной роли в разных возрастах. Можно предполагать, что в 12–13 лет более широкого круга друзей удается достичь тем, кто занимает просоциальную позицию; к 14–17 годам агрессор становится не менее интересен другим людям, чем “помощник”. К юношескому возрасту наиболее широкий круг общения характерен для людей, занимающих нейтральные роли.
36 Родители недооценивают риск столкновения детей с ситуацией троллинга. Это характерно не только для оценки участия в качестве жертвы или агрессора, но даже в большей степени для ролей наблюдателей и поддерживающих троллинг. Следует подчеркнуть, что родители в большей степени затрудняются с оценкой реакции их ребенка в ситуации троллинга именно в тех случаях, когда она оказывается особенно эмоционально значимой для подростка. Такой результат демонстрирует, что, вопреки важности, проблема киберагрессии попадает в “cлепую зону” для большинства родителей. Это не позволяет полноценно обсуждать ее в семье и как будто оказывается табу в общении по поводу онлайн-активности ребенка. Такое положение вызывает опасения, поскольку именно доверие и открытость в детско-родительских отношениях выступает важным предиктором снижения негативных последствий ситуаций киберагрессии и ее профилактики [26].
37

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
38 В ролевом репертуаре в ситуации троллинга доминирующей оказывается позиция наблюдателя, приводящая к неоднозначным последствиям. Через эту наиболее доступную в сети позицию подрастающее поколение получает возможность “на условно безопасном расстоянии” осваивать навыки цифровой социальности в контексте деструктивных онлайн-практик. Анализ возрастных тенденций показывает, что в более старшем возрасте такая роль становится все более распространенной. Так, в процессе цифровой социализации происходит трансформация практик участия в ситуациях киберагрессии и освоение стратегий, например, через позицию наблюдателя, способствующих менее включенному столкновению с такими ситуациями, в том числе с троллингом.
39 Цифровая социальность в отличии от социальности офлайн, где с детства отрабатываются и приняты на групповом уровне механизмы социальной ответственности и регуляции агрессивного поведения, складывается главным образом на индивидуальном уровне. В условиях отсутствия сформированной позитивной культуры онлайн-взаимодействия от подростков требуется больше усилий для саморегуляции и активных действий по поддержанию цифровой культуры, с чем они самостоятельно не всегда могут справляться. По мере взросления возрастание количества переходов в позицию наблюдателя можно рассматривать как один из способов совладания с ситуациями киберагрессии и как одну из особенностей актуальной цифровой социальности. В то же время именно присутствие множества наблюдателей в интернете может приводить к экспоненциальному росту публичности киберагрессии, придавая социальным и психологическим последствиям больше веса, в том числе по сравнению с офлайн-ситуациями.
40 Еще одной особенностью цифровой социальности в контексте формирования ролевой структуры деструктивных онлайн-практик может выступать освоение наблюдателями пассивной позиции равнодушия и допустимости агрессии. При этом слабая осведомленность родителей о ситуациях киберагрессии не позволяет им выступать в качестве экспертов по негативным проявлениям цифровой социальности, продуцировать и передавать детям конструктивные стратегии поведения и совладания не только с троллингом, но и с другими видами деструктивного поведения в сети, вынуждая самостоятельно осваивать сложное культурное пространство и сталкиваться с различными сложностями в этом процессе.
41 Важно отметить, что опыт столкновения с ситуациями киберагрессии в роли наблюдателя может накладывать свой отпечаток на личностное развитие подростков и молодых людей в процессе социализации. В качестве подтверждения можно указать более высокий уровень толерантности и желания соблюдать традиционные правила в онлайн-общении, а также низкий уровень агрессивности у тех, кто не имел опыта столкновения с троллингом. Тем не менее, нельзя не отметить, что второй по распространенности становится просоциальная роль поддерживающего жертву, характеризующаяся наиболее высокими показателями таких личностных характеристик как доброжелательность, эмпатия, толерантность. Таким образом, в контексте распространенности киберагрессии формирующаяся цифровая социальность содержит и позитивные, и негативные векторы для развития подрастающего поколения, выступая как площадкой, с одной стороны, для “выпускания пара”, с другой — для проявления враждебности, нетерпимости и грубости в общении, способствуя формированию новых агрессоров из рядов наблюдателей, так и пространством для конструирования позитивных практик взаимопомощи и поддержки.
42 Выявленные характеристики цифровой социальности в ситуации троллинга позволяют предположить, что наиболее продуктивным путем практического воздействия на деструктивные поведение в сети являются не попытки внешнего контроля опыта столкновения с киберагрессией, а создание условий для обучения подростков как развитию саморегуляции в агрессивных онлайн-ситуациях, так и конструктивному поведению в рамках тех активных ролей, которые могут способствовать формированию позитивной культуры общения и препятствовать экспансии агрессии в интернете.

References

1. Budagovskaya N.A., Dubrovskaya S.V., Karyagina T.D. Adaptaciya mnogofaktornogo oprosnika empatii M. Devisa. Konsul'tacionnaya psihologiya i psihoterapiya. 2013. № 1. P. 223–227. (in Russian)

2. Vnebrachnyh R.A. Trolling kak forma social'noĭ agressii v virtual'nyh soobshchestvah. Vestnik Udmurdskogo universiteta. Filosofiya. Sociologiya. Psihologiya. Pedagogika. 2012. №1. P. 48–51. (in Russian)

3. Grigoryan L.K., Gorinova E.V. Faktornyj opros: preimushchestva, oblast' primeneniya, prakticheskie rekomendacii. Social'naya psihologiya i obshchestvo. 2016. V. 7. № 2. P. 142–157. (in Russian)

4. Egorova M.S., Parshikova O.V. Psihometricheskie harakteristiki Korotkogo portretnogo oprosnika Bol'shoj pyaterki (B5-10). Psihologicheskie issledovaniya. 2016. V. 9. № 45. P. 9. URL: http://psystudy.ru. (in Russian)

5. Enikolopov S.N., Cibul'skij N.P. Psihometricheskij analiz russkoyazychnoj versii Oprosnika diagnostiki agressii A. Bassa i M. Perri. Psikhologicheskii zhurnal. 2007. V. 28. № 1. P. 115–124. (in Russian)

6. Malygin V.L., Feklisov K.A., Iskandirova A.S., Antonenko A.A., Smirnova E.A., Homeriki N.S. Internet-zavisimoe povedenie. Kriterii i metody diagnostiki. Uchebnoe posobie. Moscow: MGMSU, 2011. (in Russian)

7. Soldatova G.U. Digital socialization in the cultural-historical paradigm: a changing child in a changing world. Social Psychology and Society. 2018. V. 9. № 3, Р. 71–80. (in Russian)

8. Soldatova G.U., Vojskunskij A.E. Socio-Cognitive Concept of Digital Socialization: А New Ecosystem and Social Evolution of the Mind. Psychology. Journal of the Higher School of Economics. 2021. V. 18. № 3. P. 431–450. (in Russian)

9. Soldatova G.U., Kravcova O.A., Huhlaev O.E., Shajgerova L.A. Ekspress oprosnik “Indeks tolerantnosti”. Psihodiagnostika tolerantnosti lichnosti. Eds. G.U. Soldatova, L.A. Shajgerova. Moscow: Smysl, 2008. P. 46–51. (in Russian)

10. Soldatova G.U., Rasskazova E.I. Following communication rules online and offline: intergenerational analysis. Psikhologicheskii zhurnal. 2019. V. 40. № 4. P. 73–84. (in Russian)

11. Soldatova G.U., Rasskazova E.I., Nestik T.A. Cifrovoe pokolenie Rossii: kompetentnost' i bezopasnost'. Moscow: Smysl, 2017. (in Russian)

12. Soldatova G.U., Rasskazova E.I., Chigarkova S.V. Types of cyberaggression: adolescents and youth experience. National Psychological Journal. 2020. V. 2. № 38. P. 3–20. (in Russian)

13. Soldatova G.U., Rasskazova E.I., Chigarkova S.V. Flaming as a type of cyberaggression: the role structure and features of digital sociality. Psikhologicheskii zhurnal. 2021. V. 42. № 3. P. 87–96. (in Russian)

14. Bellmore A., Resnik F., Olson C., Calvin A., Brummer M. Trolls/Trolling. The International Encyclopedia of Media Literacy. 2019. P. 1–8.

15. Bentley L.A., Cowan D.G. The socially dominant troll: Acceptance attitudes towards trolling. Personality and Individual Differences. 2021. V.173. P. 110628.

16. Buckels E. E., Trapnell P. D., Andjelovic T., Paulhus D. L. Internet trolling and everyday sadism: Parallel effects on pain perception and moral judgment. Journ. of Personality. 2019. V. 87. № 2. Р. 328–340.

17. Buckels E.E., Trapnell P.D., Paulhus D.L. Trolls just want to have fun. Personal. Individ. Differ. 2014. V. 67. P. 97–102.

18. Coles B.A., West M. Trolling the trolls: Online forum users constructions of the nature and properties of trolling. Comput. Hum. Behav. 2016. V. 60. P. 233–244.

19. Craker N., March E. The dark side of Facebook®: The dark tetrad, negative socialpotency, and trolling behaviours. Personality and Individual Differences. 2016, V. 102, P. 79–84.

20. Dynel M. “Trolling is not stupid”: Internet trolling as the art of deception serving entertainment. Intercultural Pragmatics. 2016. V. 13. № 3. P. 353–381.

21. Fichman P., Sanfilippo M.R. Online Trolling and Its Perpetrators: Under the Cyberbridge, Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2016.

22. Gylfason H.F., Sveinsdottir A.H., Vésteinsdóttir V., Sigurvinsdottir R. Haters Gonna Hate, Trolls Gonna Troll: The Personality Profile of a Facebook Troll. Int. J. Environ. Res. Public Health. 2021. V. 18. P. 5722.

23. Machackova, H., Dedkova, L., Sevcikova, A., Cerna, A. Bystanders’ Supportive and Passive Responses to Cyberaggression. Journ. of School Violence. 2016. V. 17. № 1. Р. 99–110.

24. Maltby J., Day L., Hatcher R M., Tazzyman S., Flowe H.D., Palmer E.J., … Cutts K. Implicit theories of online trolling: Evidence that attention-seeking conceptions are associated with increased psychological resilience. British Journal of Psychology. 2015. V.107. № 3. P. 448–466.

25. March E., Grieve R., Marrington J., Jonason P.K. Trolling on Tinder® (and other dating apps): Examining the role of the dark tetrad and impulsivity. Personality and Individual Differences. 2017. V. 110. P. 139–143.

26. Moreno-Ruiz D., Martínez-Ferrer B., García-Bacete F. Parenting styles, cyberaggression, and cybervictimization among adolescents. Computers in Human Behavior. 2019. № 93. Р. 252–259.

27. Phillips W. This is why we can’t have nice things: Mapping the relationship between online trolling and mainstream culture. Cambridge, MA: MIT Press, 2015.

28. Sest N., March E. Constructing the cyber-troll: Psychopathy, sadism, and empathy. Personality and Individual Differences. 2017. V. 119. P. 69–72.

Comments

No posts found

Write a review
Translate