Везде
Троллинг как деструктивная онлайн-практика: подростки и молодежь в роли жертв, агрессоров и наблюдателей
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Троллинг как деструктивная онлайн-практика: подростки и молодежь в роли жертв, агрессоров и наблюдателей
Аннотация
Код статьи
S020595920022780-4-1
DOI
10.31857/S020595920022780-4
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Солдатова Г. У. 
Должность: профессор кафедры психологии личности факультета психологии
Аффилиация:
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Московский институт психоанализа
Адрес: Москва, Российская Федерация
Рассказова Е. И.
Должность:  Доцент кафедры нейро- и патопсихологии факультета психологии
Аффилиация: Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Адрес: Российская Федерация
Чигарькова С. В.
Должность: Заместитель заведующего кафедрой социальной психологии
Аффилиация: Московский государственный университет, Московский институт психоанализа
Адрес: Российская Федерация
Выпуск
Том 43 № 5
Страницы
27-35
Аннотация

Подростки и молодежь как активные онлайн-пользователи сталкиваются с различными формами деструктивного поведения в сети, среди которых лидирует киберагрессия. Цель работы — выявление социально-психологических факторов столкновения подростков и молодых людей с троллингом, а также анализ (с учетом ролевой структуры ситуации) особенностей негативных проявлений цифровой социальности как результата накопления опыта социального взаимодействия онлайн. 1554 подростка 12–17 лет, 736 молодых людей 18–30 лет и 1105 родителей подростков 12–17 лет из восьми федеральных округов РФ оценивали свой опыт и возможную реакцию на столкновение с ситуацией троллинга, а также заполняли методики оценки пользовательской активности, соблюдения правил общения онлайн и офлайн, интернет-зависимости, личностных черт, толерантности, эмпатии, агрессивности. Результаты выявляют роль свидетеля троллинга как наиболее распространенную у подростков и молодежи, часто недооцениваемую со стороны родителей подростков. Более высокий риск столкновения с троллингом характерен для пользователей с более высокой цифровой активностью, особенно у подростков 12–13 лет. В качестве личностных характеристик, связанных с наблюдение за троллингом, выступают меньшая готовность соблюдать этикет при общении, меньшая толерантность и сознательность, большая агрессивность и нейротизм. Выбор роли “тролля” связан с более низким уровнем доброжелательности и толерантности и высоким уровнем агрессивности, а предпочтение активной просоциальной роли — с более высокими показателями эмпатии, толерантности, доброжелательности и готовности соблюдать правила общения онлайн и офлайн.

Ключевые слова
киберагрессия, подростки, молодежь, социальные роли, троллинг, толерантность, агрессивность, личностные черты
Источник финансирования
Исследование выполнено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект 20-013-00857 “Социокультурные и личностные предикторы деструктивного и аутодеструктивного поведения в интернете у подростков и молодежи”.
Классификатор
Дата публикации
16.11.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
946
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Преимущества сервисов
970 руб. / 16.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2022 год
Преимущества сервисов
4365 руб. / 87.0 SU
1 Коммуникация сегодня является одной из ключевых деятельностей подростков и молодежи онлайн, важной настолько, что можно говорить об общении в смешанной реальности (в которой интернет-активность дополняет широкий спектр других деятельностей офлайн, включая работу и учебу), а не об отдельном коммуникативном пространстве [8]. Особую актуальность в этом контексте обретает проблема киберагрессии и ее места в процессе цифровой социализации — как по причине все более широкой ее распространенности в структуре онлайн-рисков, так и по причине ее частого совмещения с офлайн-агрессией [7; 11].
2 Одним из видов киберагрессии, получившим широкую известность за последние десять лет, стал троллинг (trolling) [24]. Формы троллингового поведения многообразны и постоянно претерпевают трансформацию [21; 27]. Понимание троллинга в научной среде неоднозначно [16]. С одной стороны, он может восприниматься как просоциальная практика на основании преследуемых целей: привлечение внимания к проблемам, обнажение социальных конфликтов, вызов существующим устоям, призыв к исправлению или обучение. С другой стороны, наиболее часто данный феномен анализируется как антисоциальный, направленный на причинение вреда, издевку, злоупотребление информацией, обман по отношению к другим пользователям сети.
3 В рамках деструктивных онлайн-практик троллинг может определяться как девиантное, злонамеренное или антисоциальное поведение в сети с целью нарушить коммуникацию и нагнетать конфликт посредством провокационных сообщений [14; 18; 22]. В одних случаях троллинг может воплощаться в достаточно простых и грубых формах, в других — носить характер специфического изощренного искусства и мастерства [20]. Специфика троллинга зачастую выражается в отсутствии необходимости диалогической коммуникации, поскольку основой задачей тролля становится привлечение внимания для получения эмоционального отклика от окружающих [25; 28]. Среди психологических механизмов, лежащих в основе поведения тролля, исследователи выделяют психопатию [19], садизм [16; 19], энергетический вампиризм [2], ориентация на социальное доминирование [15]. Для троллей характерен более низкий уровень доброжелательности, добросовестности, честности-смирения (фактор, добавленный к Большой пятерке личностных черт в рамках модели HEXACO), более высокий уровень экстраверсии [17; 22]. Также есть данные, что для троллей присуще сочетание когнитивной эмпатии, дающей возможность предсказывать и распознавать эмоциональные переживания своих жертв, и выраженности показателей психопатии, которая позволяет манипулировать эмоциями жертв и при этом самим не испытывать негативные переживания [28].
4 Важным фокусом анализа троллинга, как и других ситуаций киберагрессии, является понимание его разветвленной ролевой структуры: агрессор-тролль, жертвы, активные участники и сторонние свидетели. В процессе цифровой социализации подрастающее поколение, особенно сензитивное к столкновению с киберагрессией, в том числе в роли наблюдателей [11], получает уникальный опыт, который может оказывать влияние на личностное развитие, формируя как просоциальные конструктивные, так и пассивные или деструктивные стратегии поведения не только в онлайн-пространстве, но и офлайн.
5 Статья представляет продолжение исследований разных видов киберагрессии [12; 13]. Цель — выявление социально-психологических факторов столкновения подростков и молодых людей с троллингом, а также анализ с учетом ролевой структуры данной ситуации особенностей негативных проявлений цифровой социальности как результата накопления опыта социального взаимодействия онлайн. Проверялись следующие гипотезы.
6
  1. В ситуации троллинга “наблюдатель” будет доминирующей ролевой позицией для всех возрастных групп, причем по мере взросления такая позиция становится все более распространенной.
7
  1. Представители всех возрастных групп, выбирающие просоциальные, агрессивные роли и роль наблюдателя в ситуации троллинга, различаются по личностным характеристикам, опыту столкновения с киберагрессией и особенностям использования интернета.
8
  1. По сравнению с наблюдателями ситуации троллинга, для пользователей, не имевших такого опыта, будут характерны более высокий уровень толерантности, меньшая агрессивность, более выраженная готовность соблюдать правила онлайн-общения.
9

МЕТОДИКА
10 Участники исследования. Данные собирались в ходе интервью в 20 крупных городах России (2018 год)1. Выборка включила 1029 подростков в возрасте от 14 до 17 лет (15.47±1.09 лет), 525 подростков в возрасте от 12 до 13 лет (12.42±0.58 лет), 736 респондентов юношеского возраста от 17 до 30 лет (23.33±3.90 лет) и 1105 родителей подростков 12–17 лет (41.21±5.63 лет). Распределение по полу было практически равномерным в группах подростков и молодых людей (в группе подростков 52.3% девочек и 47.7% мальчиков, в группе молодых людей 59.2% девушек и 40.8% юношей); в группе родителей большинство составляли матери (79.4%).
1. Авторы выражают благодарность коллегам, участвовавшим в сборе данных в Ростове-на-Дону, Волгограде, Казани, Кирове, Кемерово, Новосибирске, Магадане, Петропавловск-Камчатском, Хабаровске, Махачкале, Владикавказе, Санкт-Петербурге, Вологде, Москве, городах Московской области, Тюмени, Екатеринбурге.
11 Респонденты заполняли следующие методики:
12
  1. Опыт троллинга измерялся на основе метода виньеток, позволяющего на примере воссоздать социальный контекст ситуаций [3]. Респонденты читали описание следующей ситуации (как примера троллинга): “Соня ела в столовой суп. Коля ее сфотографировал и сделал из этого мем. Затем он опубликовал мем на странице группы класса в социальной сети. В комментариях несколько одноклассников стали обидно насмехаться, подкалывать и провоцировать Соню. Спустя несколько дней об этом все забыли”. После прочтения задавались вопросы о том, сталкивался ли человек с такой ситуацией и в какой роли (жертвы, насмешника, поддерживающего жертву или насмешника, наблюдателя). Родителей спрашивали, сталкивался ли, по их мнению, с такой ситуацией их ребенок и как, по их мнению, он реагировал.
13
  1. Для оценки частоты пользовательской активности задавались два вопроса: “Сколько времени, в среднем, вы проводите в интернете в будни/в выходные” (варианты ответа: меньше часа, 1–3 часа, 4–5 часов, 6–8 часов, 9–12 часов, больше 12 часов), показатели по которым усреднялись (α Кронбаха 0.79–0.85). Родители отвечали на эти вопросы дважды: о своей пользовательской активности и пользовательской активности их ребенка (α Кронбаха 0.62 у родителей подростков 12–13 лет и 0.66 у родителей подростков 14–17 лет). Склонность к чрезмерному использованию интернета оценивалась при помощи теста интернет-зависимости С.-Х. Чен в адаптации В.Л. Малыгина, К.А. Феклисова [6].
14
  1. Особенности общения онлайн оценивались при помощи вопросов о количестве друзей в социальных сетях и отношениях с ними (“Сколько у Вас френдов в социальной сети?” и “Сколько человек из френдов Вы знаете в реальной жизни?”, варианты ответов: “меньше 10”, “11–50”, “51–100”, …., “более 500”), а также при помощи апробированных ранее [10] девяти пунктов-правил общения (например, “Будьте вежливы со своими собеседниками”). Респондентов просили оценить по шкале Лайкерта от 1 (“Никогда”) до 5 (“Постоянно”), в какой степени они соблюдают эти правила при общении офлайн и онлайн (α Кронбаха 0.80–0.88).
15
  1. Для диагностики уровня эмпатии использовался мультифакторный опросник эмпатии М. Дэвиса [1].
16
  1. Экспресс-опросник “Индекс толерантности” [9].
17
  1. Опросник диагностики агрессии А. Басса и М. Перри [5].
18
  1. Короткий портретный опросник Большой пятерки [4].
19 Методики оценки интернет-зависимости, толерантности и эмпатии заполняли только подростки 14–17 лет, молодежь и родители.
20

РЕЗУЛЬТАТЫ
21 В ситуацию троллинга молодые люди и подростки попадают, как правило, как наблюдатели, причем группа максимального риска — старшие подростки 14–17 лет (рис.). В обеих возрастных группах один подросток из десяти сталкивался с троллингом в роли жертвы: учитывая, что эта ситуация эмоционально значимая, такие показатели распространенности следует считать высокими. Среди взрослых молодых людей эта цифра почти в два раза ниже.
22 Однако, по всей видимости, просоциальная мотивация в подростковом возрасте велика и превышает таковую у взрослых: каждый пятый подросток отметил, что не оставался пассивным наблюдателем, а поддерживал жертву троллинга. Для сравнения, среди молодых людей лишь один человек из десяти принимает на себя роль поддерживающего.
23 Вполне ожидаемо, что социально неодобряемую роль тролля и в еще большей степени роль поддерживающих троллинг подростки выбирают и/или признают крайне редко. Тем не менее, в возрасте 14–17 лет один подросток из десяти сознается, что участвовал в троллинге, поддерживая агрессора или выступая агрессором сам.
24 Родители недостаточно осведомлены о любом столкновении детей с троллингом, независимо от их роли, причем максимально они недооценивают столкновение с троллингом в роли наблюдателя и в роли поддерживающих жертву.
25

Рис. Участие в троллинге в разных социальных ролях, %.
26 Во всех возрастных группах подростки и молодые люди, сталкивавшиеся с троллингом в роли наблюдателей, по сравнению с людьми, не сталкивавшимися с троллингом, больше времени проводят онлайн (F=10.16, p
27 Для тех, кто наблюдал ситуации троллинга, по сравнению с теми, кто не сталкивался с ними, более характерны враждебность (F=7.95, p
28 В ситуации троллинга распространены активные роли, в первую очередь, за счет выбора просоциальной роли: так, 317 подростков и молодых людей во всей выборке отметили, что поддерживали жертву, и лишь 84 человека — что выступали в роли насмешников онлайн. Дисперсионный анализ, направленный на сравнение активных ролей в ситуации троллинга с пассивной ролью наблюдателя, показывает, что показатели доброжелательности (F=12.75, p
29 Отметим, что среди подростков 12–13 лет те, у кого больше френдов (эффект взаимодействия: F=6.50, p
30

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
31 Наблюдатель (свидетель) троллинга как ключевая роль онлайн. Полученные результаты подтверждают первую гипотезу: подростки и молодые люди хорошо знакомы с таким видом киберагрессии, как троллинг, в первую очередь, с позиции наблюдателя, что соответствует данным исследований [23], а также полученными нами данными о другом виде киберагрессии — флейминге [13]. Предпочтение такой ролевой позиции в различных жизненных ситуациях может оцениваться как вполне продуктивный способ получения важного социального опыта, однако в ситуации агрессии может приводить к амбивалентным эффектам. С одной стороны, выбравший пассивную позицию пользователь не выступает напрямую провокатором дальнейшего распространения агрессии. С другой стороны, такое поведение не пресекается, а наоборот — молчаливое присутствие большой аудитории наблюдателей может восприниматься троллем как поощрение и одобрение своих действий, а жертвой — как подтверждение правомерности таких действий по отношению к ней, ощущению беззащитности, одиночества, повышению фрустрации, особенно за счет ожидания возможного еще более широкого распространения информации о болезненной ситуации. Сам опыт наблюдения киберагрессии может приводить к снижению эмпатии и закреплению деструктивного поведения как новой нормы [23].
32 Социальные роли в ситуации троллинга. Как и в ситуации флейминга [13], с троллингом чаще сталкиваются люди с более выраженной пользовательской активностью и склонностью к интернет-зависимости, менее готовые соблюдать правила общения онлайн. В случае троллинга эта связь проявляется во всех возрастах. В отличие от флейминга, опыт наблюдения троллинга более характерен для тех, у кого больше личных знакомых среди френдов, чем можно объяснить тот факт, что троллинг нередко возникает в группе знакомых людей. Возможно также, что на понимание респондентами ситуации влияло содержание виньетки, где речь шла именно о знакомых людях.
33 Результаты сравнения пассивных наблюдателей и активных деятелей показывают картину, отличающуюся от ситуации флейминга [13], поскольку в ситуации троллинга просоциальная и агрессивная роли более выражены. Однако и в этом случае, как и при флейминге, люди, выбирающие роль наблюдателей, оказываются “в середине” между агрессорами и “помощниками” по показателям доброжелательности, эмпатии и толерантности, а также готовности соблюдать правила общения. Отметим, что у них максимально выражены показатели сознательности: именно это, по всей видимости, является сдерживающим фактором к проявлению непосредственной реакции онлайн. Что касается выбирающих роль агрессора, ими чаще становятся те, кто считает жизнь в целом опасной и особенно те, кто видит опасность даже дома, а также наиболее склонные к интернет-зависимости люди.
34 С нашей точки зрения, тот результат, что опыт наблюдения троллинга связан с меньшим количеством социально-психологических факторов, по сравнению с флеймингом, в частности, он не связан с личностными особенностями и связан только с декларируемой толерантностью [13], говорит в пользу предположения о формировании особой цифровой социальности, определяемой деструктивным взаимодействием в сети, которая имеет свои нюансы. Если бы связь агрессии и толерантности с опытом деструктивных онлайн-ситуаций полностью объяснялась тем, что более агрессивные и менее толерантные подростки и молодые люди сами ищут деструктивный контент, было бы закономерно ожидать, что они предпочтут более агрессивный для жертвы контент (троллинг) менее агрессивному (флеймингу). В этом случае представлялось бы закономерным, что связи толерантности и агрессивности с опытом троллинга будут более выражены, чем с опытом флейминга. Но мы получили противоположные этим предположениям результаты. На наш взгляд, их можно объяснить следующим образом. Ситуация флейминга, в которой нет “правых” и “виноватых”, как распространенный опыт деструктивных социальных онлайн-взаимодействий, участником или свидетелем которых может стать любой пользователь сети, в большей степени сказывается на формировании представлений человека о допустимых нормах и правилах поведения в онлайн-пространствах. Напротив, если молодой человек попадает в ситуацию троллинга, выбор им социальной роли определяется его социально-психологическими особенностями в большей степени, чем в ситуации флейминга.
35 Важный результат мы получили при сравнении количества френдов и личных знакомых среди френдов у представителей разных возрастных групп, выбирающих разные роли в ситуации троллинга. На наш взгляд, он характеризует “успешность” той или иной роли в разных возрастах. Можно предполагать, что в 12–13 лет более широкого круга друзей удается достичь тем, кто занимает просоциальную позицию; к 14–17 годам агрессор становится не менее интересен другим людям, чем “помощник”. К юношескому возрасту наиболее широкий круг общения характерен для людей, занимающих нейтральные роли.
36 Родители недооценивают риск столкновения детей с ситуацией троллинга. Это характерно не только для оценки участия в качестве жертвы или агрессора, но даже в большей степени для ролей наблюдателей и поддерживающих троллинг. Следует подчеркнуть, что родители в большей степени затрудняются с оценкой реакции их ребенка в ситуации троллинга именно в тех случаях, когда она оказывается особенно эмоционально значимой для подростка. Такой результат демонстрирует, что, вопреки важности, проблема киберагрессии попадает в “cлепую зону” для большинства родителей. Это не позволяет полноценно обсуждать ее в семье и как будто оказывается табу в общении по поводу онлайн-активности ребенка. Такое положение вызывает опасения, поскольку именно доверие и открытость в детско-родительских отношениях выступает важным предиктором снижения негативных последствий ситуаций киберагрессии и ее профилактики [26].
37

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
38 В ролевом репертуаре в ситуации троллинга доминирующей оказывается позиция наблюдателя, приводящая к неоднозначным последствиям. Через эту наиболее доступную в сети позицию подрастающее поколение получает возможность “на условно безопасном расстоянии” осваивать навыки цифровой социальности в контексте деструктивных онлайн-практик. Анализ возрастных тенденций показывает, что в более старшем возрасте такая роль становится все более распространенной. Так, в процессе цифровой социализации происходит трансформация практик участия в ситуациях киберагрессии и освоение стратегий, например, через позицию наблюдателя, способствующих менее включенному столкновению с такими ситуациями, в том числе с троллингом.
39 Цифровая социальность в отличии от социальности офлайн, где с детства отрабатываются и приняты на групповом уровне механизмы социальной ответственности и регуляции агрессивного поведения, складывается главным образом на индивидуальном уровне. В условиях отсутствия сформированной позитивной культуры онлайн-взаимодействия от подростков требуется больше усилий для саморегуляции и активных действий по поддержанию цифровой культуры, с чем они самостоятельно не всегда могут справляться. По мере взросления возрастание количества переходов в позицию наблюдателя можно рассматривать как один из способов совладания с ситуациями киберагрессии и как одну из особенностей актуальной цифровой социальности. В то же время именно присутствие множества наблюдателей в интернете может приводить к экспоненциальному росту публичности киберагрессии, придавая социальным и психологическим последствиям больше веса, в том числе по сравнению с офлайн-ситуациями.
40 Еще одной особенностью цифровой социальности в контексте формирования ролевой структуры деструктивных онлайн-практик может выступать освоение наблюдателями пассивной позиции равнодушия и допустимости агрессии. При этом слабая осведомленность родителей о ситуациях киберагрессии не позволяет им выступать в качестве экспертов по негативным проявлениям цифровой социальности, продуцировать и передавать детям конструктивные стратегии поведения и совладания не только с троллингом, но и с другими видами деструктивного поведения в сети, вынуждая самостоятельно осваивать сложное культурное пространство и сталкиваться с различными сложностями в этом процессе.
41 Важно отметить, что опыт столкновения с ситуациями киберагрессии в роли наблюдателя может накладывать свой отпечаток на личностное развитие подростков и молодых людей в процессе социализации. В качестве подтверждения можно указать более высокий уровень толерантности и желания соблюдать традиционные правила в онлайн-общении, а также низкий уровень агрессивности у тех, кто не имел опыта столкновения с троллингом. Тем не менее, нельзя не отметить, что второй по распространенности становится просоциальная роль поддерживающего жертву, характеризующаяся наиболее высокими показателями таких личностных характеристик как доброжелательность, эмпатия, толерантность. Таким образом, в контексте распространенности киберагрессии формирующаяся цифровая социальность содержит и позитивные, и негативные векторы для развития подрастающего поколения, выступая как площадкой, с одной стороны, для “выпускания пара”, с другой — для проявления враждебности, нетерпимости и грубости в общении, способствуя формированию новых агрессоров из рядов наблюдателей, так и пространством для конструирования позитивных практик взаимопомощи и поддержки.
42 Выявленные характеристики цифровой социальности в ситуации троллинга позволяют предположить, что наиболее продуктивным путем практического воздействия на деструктивные поведение в сети являются не попытки внешнего контроля опыта столкновения с киберагрессией, а создание условий для обучения подростков как развитию саморегуляции в агрессивных онлайн-ситуациях, так и конструктивному поведению в рамках тех активных ролей, которые могут способствовать формированию позитивной культуры общения и препятствовать экспансии агрессии в интернете.

Библиография

1. Будаговская Н.А., Дубровская С.В., Карягина Т.Д. Адаптация многофакторного опросника эмпатии М. Дэвиса // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 1. С. 223-227.

2. Внебрачных Р.А. Троллинг как форма социальной агрессии в виртуальных сообществах // Вестник Удмурдского университета. Философия. Социология. Психология. Педагогика. 2012. №1. С. 48–51.

3. Григорян Л.К., Горинова Е.В. Факторный опрос: преимущества, область применения, практические рекомендации // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 2. С. 142–157.

4. Егорова М.С., Паршикова О.В. Психометрические характеристики Короткого портретного опросника Большой пятерки (Б5-10) // Психологические исследования. 2016. Т. 9. № 45. С. 9. URL: http://psystudy.ru (дата обращения: 01.12.2017).

5. Ениколопов С.Н., Цибульский Н.П. Психометрический анализ русскоязычной версии Опросника диагностики агрессии А. Басса и М. Перри // Психологический журнал. 2007. Т. 28. № 1. С. 115–124.

6. Малыгин В.Л., Феклисов К.А., Искандирова А.С., Антоненко А.А., Смирнова Е.А., Хомерики Н.С. Интернет-зависимое поведение. Критерии и методы диагностики. Учебное пособие. М: МГМСУ, 2011.

7. Солдатова Г.У. Цифровая социализация в культурно-исторической парадигме: изменяющийся ребенок в изменяющемся мире // Социальная психология и общество. 2018. Т. 9. № 3. С. 71–80.

8. Солдатова Г.У., Войскунский А.Е. Социально-когнитивная концепция цифровой социализации: новая экосистема и социальная эволюция психики // Психология. Журнал Высшей Школы экономики. 2021. Т. 18. № 3. С. 431–450.

9. Солдатова Г.У., Кравцова О.А., Хухлаев О.Е., Шайгерова Л.А. Экспресс опросник “Индекс толерантности” // Психодиагностика толерантности личности / Под ред. Г.У. Солдатовой, Л.А. Шайгеровой. М: Смысл, 2008. С. 46–51.

10. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И. Соблюдение правил общения онлайн и офлайн: межпоколенческий анализ // Психологический журнал. 2019. Т. 40. № 4. С. 73–84.

11. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Нестик Т.А. Цифровое поколение России: компетентность и безопасность. М: Смысл, 2017.

12. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Чигарькова С.В. Виды киберагрессии: опыт подростков и молодежи // Национальный психологический журнал. 2020. Т. 2. № 38. С. 3–20.

13. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Чигарькова С.В. Флейминг как вид киберагрессии: ролевая структура и особенности цифровой социальности // Психологический журнал. 2021. Т. 42. № 3. С. 87–96.

14. Bellmore A., Resnik F., Olson C., Calvin A., Brummer M. Trolls/Trolling // The International Encyclopedia of Media Literacy. 2019. P. 1–8.

15. Bentley L.A., Cowan D.G. The socially dominant troll: Acceptance attitudes towards trolling // Personality and Individual Differences. 2021. V.173. P. 110628.

16. Buckels E. E., Trapnell P. D., Andjelovic T., Paulhus D.L. Internet trolling and everyday sadism: Parallel effects on pain perception and moral judgment // Journ. of Personality. 2019. V. 87. № 2. Р. 328–340.

17. Buckels E.E., Trapnell P.D., Paulhus D.L. Trolls just want to have fun. Personal // Individ. Differ. 2014. V. 67. P. 97–102.

18. Coles B.A., West M. Trolling the trolls: Online forum users constructions of the nature and properties of trolling // Comput. Hum. Behav. 2016. V. 60. P. 233–244.

19. Craker N., March E. The dark side of Facebook®: The dark tetrad, negative socialpotency, and trolling behaviours // Personality and Individual Differences. 2016, V. 102, P. 79–84.

20. Dynel M. “Trolling is not stupid”: Internet trolling as the art of deception serving entertainment // Intercultural Pragmatics. 2016. V. 13. № 3. P. 353–381.

21. Fichman P., Sanfilippo M.R. Online Trolling and Its Perpetrators: Under the Cyberbridge, Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2016.

22. Gylfason H.F., Sveinsdottir A.H., Vésteinsdóttir V., Sigurvinsdottir R. Haters Gonna Hate, Trolls Gonna Troll: The Personality Profile of a Facebook Troll // Int. J. Environ. Res. Public Health. 2021. V. 18. P. 5722.

23. Machackova, H., Dedkova, L., Sevcikova, A., Cerna, A. Bystanders’ Supportive and Passive Responses to Cyberaggression // Journ. of School Violence. 2016. V. 17. № 1. Р. 99–110.

24. Maltby J., Day L., Hatcher R M., Tazzyman S., Flowe H.D., Palmer E.J., … Cutts K. Implicit theories of online trolling: Evidence that attention-seeking conceptions are associated with increased psychological resilience // British Journal of Psychology. 2015. V.107. № 3. P. 448–466.

25. March E., Grieve R., Marrington J., Jonason P.K. Trolling on Tinder® (and other dating apps): Examining the role of the dark tetrad and impulsivity // Personality and Individual Differences. 2017. V. 110. P. 139–143.

26. Moreno-Ruiz D., Martínez-Ferrer B., García-Bacete F. Parenting styles, cyberaggression, and cybervictimization among adolescents // Computers in Human Behavior. 2019. № 93. Р. 252–259.

27. Phillips W. This is why we can’t have nice things: Mapping the relationship between online trolling and mainstream culture. Cambridge, MA: MIT Press, 2015.

28. Sest N., March E. Constructing the cyber-troll: Psychopathy, sadism, and empathy // Personality and Individual Differences. 2017. V. 119. P. 69–72.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести